Кубер с красным от злости лицом кричал на толстого ревущего парнишку.

— С глаз моих уйди вон, расточитель ты!

Глядя на толпу, что набилась в мастерскую, он со злостью начал объяснять:

— Я его, негодяя, поставил лак нагреть. Дак сколько раз повторил, что бы тока нагреть, да не кипятить ни в коем разе! Думал, до ярмарки то как раз успею скамейку покрыть. Да сам от с Варой то отошел. А он, ишь, костёр-та бросил и на солнышко пошел. И лак то весь закипел! А как закипел, дак теперь не застынет. Будет только пленка липкая, и всё. Спортил ведь, подлец, цельный горшок. Ученик называется… Наказание он мне, а не ученик. Пошел вон домой, а к отцу я сам приду и всё обскажу про тебя. Уйди с глаз…

Размазывая сопли и слезы по лицу бедолага скоренько протолкался через всполошенную семью и выскочил со двора.

— Да успокойся, родной. Я же говорила, не будет с него толку, ленивый он очень.

— Дак как успокойся! Цельный горшок!

Пришлось Корне налить мужу малую кружечку пива — чисто в успокоительных целях, разумеется. Заодно и Вара не отказался.

К ярмарке подошли целой армией. Впереди, ледоколами, Морна с сестрой. За ними, слабое звено, Елинка и Ферна, и замыкали колонну телохранители — Вара и Кубер. На них же и повесили тюки с одеялами. Но на самой ярмарке решили разойтись. Кубер с Корной пришли продуктов на сейчас взять, а Морне нужно было основательно закупиться, да и своё продать. Торговать поставили Вару, а в помощь ему выделили Ферну. Молодая она, голосистая. А шум стоял такой, что голова кругом шла. Зазывали торгаши, чисто и звонко выводили трели торговки молоком. Каждая старалась перекричать соседку. Аж в ушах звенело. Фере Морна пообещала с каждого проданного одеяла по медяшке. За те, что с шерстью — просить полторы серебрушки, а остальные — серебрушка. Больше пяти медяков не уступать. А ежели продаст за полторы, то ей, Ферне две медяшки достанется. Варна остался для солидности и охраны. Приткнулся на нераспакованый тюк и достал из сумы деревяшку и небольшой ножичек.

— Идите ужо, я, эта, присмотрю значится…

Морна подхватила Елинку под руку и потащила в густую толкучку. Купили кур живых. Пять молодых и десяток совсем мелких, уже не цеплята, но еще и не курицы.

— Молодых то съедим, а к тому времени и остатние подрастут.

Мешки со связками птицы оттащили Варне. Ферна как раз принимала деньги от покупателя.

— Ишь ты, кака ловка-та — похвалила Морна. Два медяка отдала сразу же. — Ну, торгуй, старайся.

Дальше пошли смотреть овощи. Но тут было не слишком богато, всё — прошлогоднее. Купили большой мешок баки, муки белой мешок. Еще Морна взяла мешочек сушеных овощей. Тех самых, что у неё дома в корзинке Елина не смогла опознать. Сказала — вкусные очень в супе. Моркови докупили немного — слишком вялая. Лука и вовсе не было. Только перо зелёное. Ну, такое уже и у них на огороде есть. Зато купили чеснока крупного и хорошей сохранности. Соли мешок. Рыбу солить пригодится. У одной торговки Елина углядела ярко-белый порошок в горшке. Оказалось — из старой баки готовят. Попробовала — обычный крахмал. Были ещё какие то травки незнакомые. Были и знакомые — в горшке

огромном почти до середины — чай. Такой же, как у них дома. Ну, это всё лишнее.

Почти с каждой покупкой возвращались к Варне и складывали возле прилавка. Подошли четыре мужика с мечами на боку и в кожаных стёганых доспехах. Ну, или фиг знает, как такая штука называется. На всех одинаковые серые плащи с зеленой полосой по подолу. С ними пожилой мужичок с цепкими глазами. Осмотрел всё, что продавать собирались. Взял плату за место на рынке, и, отдельно — баронский налог и городской. Всё вместе потянуло на целую серебрушку. Дерут, однако, безбожно.

Через час таких хождений Елине хотелось только одного — закрыть глаза и чтобы весь этот шум прекратился. Но увы, это было только начало.

Смотрели ткани. Купили темно-серого сукна Елинке на плащ. Купили небольшой кусок сатина. Просили за него мало. На платье не хватит, даже на блузку мало. А вот на пару трусов — вполне. Ещё она выпросила огромный свёрток самого дешёвого шелка.

Торговал солидный крупный мужик, старый знакомый Морны.

— Ты меня знаешь, я завсегда без обмана. Браки там есть, непропряды местами, даже узлы на лицевой стороне, крепкая ткань, сто лет носится будет, но не больно красивая. Мастерская эта раззорилась, потому как худо ткали, но вот на мешки — сгодится.

Морна упиралась — куда столько мешков, под что они нужны-та. Но Елина всё же настояла. Дома, мол, расскажу, а пока — секрет. Купили, но Морна слегка надулась. Очень уж не любила деньги на пустяки тратить.

Следующий заход был в обувной ряд. Там Елина высмотрела себе шлёпки. Почти как сланцы, только кожаные. Стоили не дорого. Уговорила Морну на две пары, пообещав, что туфли носить не станет больше до осени. Помоет и в сундук приберёт. Сапожки взяли с запасом, на тёплый носок.

Пока курсировали туда-сюда, Елина старалась присматриваться к одежде женской. Женщины и девушки не все городские. Многие, сразу видно, из деревень приехали. Одежда очень простого кроя, без вытачек, в основном — по прямой кроят. Ни рюшей, ни воланов не видела. Вышивки есть красивые. Крестом, гладью, даже тамбурным швом. Но ни на одной нет обёмных. Ни казанши, ни бразильской, ни ковровой. Вышивки лентами нет и рококо. Да что там, даже французских узелков не видела. Ну, что, на этом вполне можно сыграть будет. Хорошо бы еще местных портних посетить, посмотреть, что да как у них. Или тут каждый сам себе шьёт? Спросить бы нужно.

Последний ряд был с посудой. И тут коса нашла на камень. Елина нашла хорошего мастера. Обговорила с ним, что, какой формы и сколько ей нужно. Уточнила, когда готово будет — не раньше двух недель, барышня. Договорилась, что сам мастер отвезет на двор к Корне. И всё так удачно договорилась-то, но Морна наотрез отказалась платить.

— Да ты, Елька, совсем одурела! На что тебе такие диковины, ты готовить-та в них, что ли, будешь? Ведь цела серебрушка ни про что уйдет, а оно всё негожее… Да ни в жись я на таку дурь разрешения не дам!

Елина ловко подхватила возмущённую Морну и оттащила подальше от прилавека. Здесь, в самом конце ряда, народу совсем мало, даже несколько пустых прилавков было.

— Морна, не кричи, пожалуйста. Послушай меня. Просто — послушай. Ты женщина не глупая. Ты всё поймешь, я уверена. Всё, успокоилась?

— Дак говори уже…

— Морна, а тебя не смущает, что ты с Гантеем в одной комнате? Как ты с мужем-то живёшь?

— Дак ты сама его выгнала из второй-та. И дверю всю ободрала со злости. Дак кто виноват-та? Как живу… Так и живу, худо живу. Только и время у нас есть, когда Гантей у Корени ночует. Дак не будешь жа через день-та в чужи люди ночевать гнать.

— Вооот! Вот об этом я и хотела тебе сказать. Только всё времени не выбрала.

— Дак сейчас вот выбрала, дак говори…

— Ты пойми, у нас дома не очень уютно. Не голодаем мы, но дома некрасиво, неудобно. Да и мне с Гантеем в одной комнате сейчас уже неловко будет. Достраиваться нужно. Понимаешь?

— Дак на это деньги нужны, а ты вона растрынькиваешь!

— Нет! Я не растрынькиваю. Я покупаю то, чем потом зарабатывать буду. Ты вот ткёшь одеяла, Вара рыбу продаёт, и, вроде как, нам хватает. Но я то ничего не зарабатываю, а только потребляю.

— Дак и потребляй себе, мала ты ещё сама-та зарабатывать.

— Нет. Стыдно это — на шее висеть и не уметь ничего.

И тут Елину осенило и она пошла с козырей. Она понимала, что мама девочки, покойная Линда, вызвала интерес и, некоторый даже трепет, у деревенской Морны.

— Мама мне в детстве рассказывала про одну вещь. Делать можно дома. Стоит не дорого, а продается хорошо. Старый рецепт очень, забыли его сейчас. А я знаю.

— Дак а чево тако делать-та?

— Это показывать нужно. Приедем — всё тебе покажу, ничего не утаю. И тебя научу. Ты не бойся. Завтра пойдем остальные одеяла продавать — я платья вывешу. И все деньги тебе отдам. А за этот заказ, пожалуйста, заплати.