люди были разные. Кто-то охотно делился секретами, кто-то жался. Ну, тут она не давила. Нельзя у людей силком секреты выведывать. Так она и познакомилась с фромом Дюше. Почтенный вдовец ста двадцати лет от роду. Один сын, два работника и кухарка. Не гуляка и не буян. Но — фанатик, аж глаза горели, когда разговаривал. Свой участок у него был мал, негде ему развернутся. Не голодала семья, но сына отделять бы пора, пятый десяток парню, а он еще не женатый. А некуда отделять-то. Не нажил фром Дюше золотых. Потому, как половину дохода тратил на новинки всякие. Что-то приживалось и давало урожай и казалось вот-вот можно будет отложить. Но следующая привозная диковинка себя не оправдывала и всё, что заработано уходило на жизнь. А посадить ему хотелось всё и сразу, хотя часто такие опыты бывали во вред доходу. Елина такой энтузиазм оценила очень высоко. В два золотых в год, комнату с прислугой и едой, и огромный кусок земли для разных опытов. Но сад сажать по ее рисунку. А опыты разны — отдельно, в стороне. Что себя из растений хорошо покажет — тому и будем место в саду искать. Наняли ему для работ трех человек, но будет нужно — ещё наймут. Так и договорились. Очевидно, больше всех радовался сын, так как через месяц женился на кухарке. Это слегка удивило почтенного фрома. Но особо ему было некогда вдаваться в детали женитьбы. Не маленький уже, сын-то, сам разберется. Он честно сходил на свадьбу, подарил молодым всё, что нажил за эти годы — три золотых и окончательно перебрался в замок.

Там, где тоненькие нитки родников сливались, выкопали отводную канавку. Туда и направили оба ручья, а на месте слияния стали рыть яму. Не глубокую, меньше метра глубиной, неправильной формы. В самом широком месте было метра три. Дно хорошо утрамбовали, оштукатурили толстым слоем глины, а сверху такой же толстый слой промытого песка. Совсем мелкое блюдце получилось. Камушки Елина отбирала лично, своими ручками. Их, промытые и очишенные от грязи, привозили прямо к яме. Выложила слой камней и ручей снова пустили на старое место. Озерцо радовало взгляд. Копались вокруг рабочие, перепачканый землей фром Дюше аккуратно высаживал рассаду цветов. Такие тонкие вещи он не мог доверить рабочим, только сам. Вокруг озерца еще нужно будет папоротники посадить, просто для красоты. Тут они были единодушны с Елиной. Не всё нужно для еды выращивать, что-то нужно и для души.

Самой тяжелой работой оказалось доставить каменную глыбу к началу ручейка. Хоть и не далеко нашли, но катками пришлось катить, подкладывая освободившиеся валики вперед. Куча народу и четыре дня работы. Да и коней вымотали. Зато встал камень так, как будто там и стоял всю жизнь. На берегу нужно будет еще скамеечку поставить.

Деревья в саду все молодые. Самые взрослые — вишни и груши трех и четырёхлетки. Их мало, всего десятка полтора, но с ними сад выглядит гораздо солиднее. Тут повезло — решил хозяин переехать в другой город, жениться там собрался и продавал сад. Елина выкупила. Старые деревья там и остались, а что смогли — перевезли. Участок с садом не сильно большой. Его она подарила фрому Сорму. Пусть ставит дом и мастерскую отдельно. Хочет отец зеркала лить — пусть, дело хорошее и прибыльное, а новому начинанию тоже место нужно.

Мальчишки уже в росте обогнали Елину. Оба. С ума сойти, как бежит время.

Глен с приходом весны оживился. И приступы пореже стали и настроение всё время хорошее было. В деревне активно строились, в остальных сажали-сеяли, жизнь везде кипела.

Вечером, во время очередного чаепития барон положил перед Елиной красивую шкатулку.

— Дорогая, я плохой муж и совсем не балую подарками, но может быть вот это тебе понравится?

В шкатулке лежал бархатный мешочек.

Тяжеленький. Елина развязала и оттуда выпал крупный золотой кулон. Довольно красивый, с чеканкой и крошечными красными рубинчиками по краям.

— Спасибо, Глен, мне очень приятно!

— А открыть подарок ты не хочешь? — Глен улыбался.

— Я открыла — Елина немного растерялась

— Нет, Еля, нужно нажать с боку на самый крупный камешек.

Это был белый эмалевый круг по которому двигались две красные стрелки. Часы! Самые настоящие часы. Красные камушки по краям — это вместо цифр. Потрясающе! Все же у них с мастером Люке получилось!

Глава 74

История с часами заставила Елину надолго задуматься. Крутила мысли разные и так и этак, но все не могла придти к какому- то решению.

— Еля, я вижу, что ты уже несколько дней сама не своя. Что тебя беспокоит, детка?

— Глен, а ты сейчас свободен?

— Ты же знаешь, для тебя я всегда найду время.

— Пойдем в сад, поговорим?

У крошечного озера с проточной водой было не так жарко. Молодые вишни давали легкую ажурную тень. Над клумбами мелькали бабочки. Часть цветов уже распустилась. Особенно благоухали гроздья розовой ликеи — привозного кустарника, с которым фром Дюше носился, как с любимым ребенком. Лаконичная скамейка и небольшой столик. Люта поставила запотевший кувшин холодного лимонада и ушла, на белой вышитой салфетке — бокалы тонкого розового стекла. Хорошо-то как… Посидели, помолчали.

— Глен, понимаешь, я иногда думаю, зачем я здесь?

— Ты здесь, потому, что ты часть моей жизни и моя жена.

— Нет, я не о том. Я о мире. В целом. Понимаешь?

— Не очень. Ты задумалась о смысле жизни?

— Ну, можно и так сказать — Елина заулыбалась. — Но я думаю о том новом, что я храню в секрете. Пусть это просто другое отношение к быту, но все секреты производства я тщательно прячу. Правильно ли это?

иногда мне кажется, что в этом есть что-то не честное. Принести в мир новинку и оставить секрет себе. Этот мир был добр ко мне. Я понимаю, что пафосно звучит, но я думаю, что могла бы попасть не в семью Морны, например, а прислугой к Бюве. Понимаешь? Но нет, у меня ест Морна, и Гантей, и Вара. У меня есть ты и Санчо, и этот замок и много еще чего. А что я дала миру? Я агностик, помнишь, я тебе рассказывала, кто это?

— Да, я помню. Но не очень понимаю, как агностицизм сочетается в тебе с такими размышлениями.

— Да очень просто. Я не знаю, есть ли высшие силы или нет. Но я верю в добро. В мире, в хорошем мире, должно быть некое равновесие дел и поступков. Мир дает тебе, а ты возвращаешь миру. А получается — я принимаю добро этого мира и ничего не даю взамен. Ну, сперва мне просто нужны были деньги, но сейчас-то у меня есть всё, а я по прежнему не даю миру ничего.

— Еля, я не верю, что в твоем мире ты была пожилой женщиной! Просто не верю! — барон откровенно веселился. — Пойми, солнце моё, мир вовсе не нуждается в твоем секрете мастики. Рано или поздно кто-то и сам додумается. Или "страшная" тайна покрывал "Морина" нечаянно всплывет наружу. Это совсем не важно. Ты несешь в этот мир гораздо больше. Тепло для меня и Санчо. Уважение к чужим знаниям и к чужой работе, даже простой. Знаешь, раньше, когда конюх награждал не слишком усердного мальчишку на конюшне затрещиной, я не видел в этом ничего плохого. Заслужил — получи! И это правильно. Но ты ухитрилась перевернуть мои представления о правильном. Ты не понимаешь, ты просто не видишь, как меняются люди в твоем окружении. Они становятся добрей. Терпеливее в чужим промашкам, в их жизни появляется больше радости. Ты заметила, что горничные часто напевают за работой? Я не видел такого никогда. Горничные — всегда много и тяжело работали. Легче, чем в поле, безусловно, но — трещины на руках от постоянной чистки каминов. Как ты называешь это вещество? Щёлоч? Да, так вот. Никто и никогда не шил для горничных перчатки из кожи. Никого не заботило, что у неё в спальне холодно, что она по пятнадцать-шестнадцать часов на ногах. Это ты поставила их работать по сменам и у них есть и достойный отдых и теплые комнаты и вкусная еда. Странно мне, человеку прошедшему не одну войну и не одну кровь, рассуждать о доброте. Но это чистая правда, детка, ты меняешь этот мир без войны.

Помолчали…