— Аристократу не стыдно драить туалет, аристократу стыдно жить в грязи!
— Браво, фру Елина! Очень мудрая история. С вашего разрешения я заберу Санчо на некоторое время.
Елина не слышала, как вошел барон. Ну, что уж теперь…
В общем и целом жизнь в усадьбе наладилась и протекала спокойно. Нельзя сказать, что Васа приобрел безукоризнненые манеры или, что Гантей стал совсем уж послушным, но сдвиги были видны, а остальное — просто дело времени.
Глава 36
Выпал первый снег.
Вчера отмечали Сонный день — день, в который, по легенде, Единый усыпает. Съездили в храм. Ну, храм, как храм, ничего особенного. Портретов единого не вешают — считается, что у него нет определённого лица, а выглядит он так, как хочет. Стены расписаны довольно симпатичными узорами. Перед храмом есть что-то типа сеней, там в чаше горит огонь, от него зажигают свечку. Зайдя в основное помещение нужно подумать о том, что плохого и хорошего ты сделал за последнее время, и попросить у Единого прощения за грехи. А уж он ваши поступки сам взвесит. У него и весы есть. Именно весы и стоят в центре храма, не слишком большие, отделанные камнями. Рядом хор из нескольких жрецов — поют что то жалобно. На жрецах серые шелковые хламиды — признак смирения и отказа от мирского. Да, когда внутренний разговор с Единым закончишь, нужно потушить свечу и провести тремя пальцами по лбу. Это, вроде как, отсчет новой жизни начинается. Подношения жрецам складывают у ворот храма.
Елине нравилась местная религия — не слишком навязчивая и не слишком финансово обременительная. Никакой десятины храм не получал. Существовал исключительно на обслуживании женитьб, посвящении ребенка в лоно веры, молитвы за больных и прочее. Ну, и добровольные подношения. Храмовники, говорят, и в самом деле жили очень скромно, при каждом храме обязательно было что-то вроде больнички — там мог получить помощь любой. Никаких нищих, или там попрошаек не было. Если семья раззорилась, а в жизни всякое бывает, тот же храм подыскивал работу, меценатов, давал на некоторое время приют. И как-то вот хватало им денег без десятины. Ну, продавали они свечи храмовые — вполне умеренная цена. Светящиеся доски в храме почему-то были запрещены. Только свечи.
Крошечный городок, куда ездили в праздник назывался Тир, сильно ближе, чем Варус. Естественно, местные устроили небольшую ярмарку. Вот на ярмарке то и столкнулись со стражей.
Морна была в суконном плаще с опушкой. И некая фру Мориц донесла на неё. Не иначе, из зависти, зараза такая. Всей толпой уже выходили с ярмарки, ничего особенного там не было, мальчишки потратили свои деньги на сладости и моченые яблоки, барон пропал куда-то ненадолго, а потом вернулся со свертком подмышкой. И тут-то и подошли два солдата и потребовали от Морны следовать за ними.
Вид, манеры и, главное, голос барона, голос человека привыкшего командовать, быстро поставили солдатиков по стойке смирно.
— Дак приказано нам, уважаемый рейв. Как не положено меха носить, а фру в плаще с мехом. В мэрию велено доставить. Приказ у нас такой, рейв.
В мэрию пошли целой процессией. Нервничающая Морна под руку с успокаивающей Елинкой, Вара, оба мальчишки, и барон. Солдаты шли впереди — дорогу показывали.
Этот "мех" Елица изготовила самолично, поэтому сильно не переживала. Всё же не настоящий мех, а простая овечья шерсть.
Мелкую рыболовную сеть она попросила связать Вару. Ячейки маленькие, поменьше полусантиметра. Крючки разных размеров у неё ещё с лета лежали — заказала на всякий случай, когда печки делали.
Сетку она туго натянула на прямоугольную раму. Брала пучок вычесаной и вымытой шерсти и крючком вправляла одной стороной в отверстие. Два ряда белой, два ряда чёрной и так — до самого конца сетки. Тыльную сторону аккуратно покрыла тем же месивом, которым Вара потолки промазывал. Ну, а как все высохло — подстригла лицевую сторону, вычесала и получила пушистую красоту. Тем же манером сделала и манжеты. Очень Морне понравилось, радовалась как ребёнок, у зеркала крутилась. Ну, и правда, на темно-сером суконном плаще хорошо смотрелось, ярко.
Мэр был весьма пузат и благодушен. Разобрались быстро, все же шерсть и мех не спутаешь, очень любопытствовал, что и как делается. Но сетку Елинка не показывала, а состав клея — так любой знает, для парусов клей, рейв Флюк. На барона мэр косился с любопытством, но барон представлятся не стал, а рейв Флюк не рискнул спросить. Ну и правильно, чутьё у дворянства мелкого должно быть на уровне, а то не долго в мэрах проходишь. Так-то и ничего страшного, но настроение попортилось.
Домой вернулись голодные, но Елинка заранее приготовила кучу холодных закусок. На стенах висели две хвойные гирлянды, украшеные ярко алыми фарфоровыми бусинами. От печки шло славное тепло. По традиции же, после ужина и перед сном принято было обмениваться подарками. Ели все с аппетитом, постепено настроение выравнивалось. Вара достал свою фляжку, но барон воскликнул:
— Как это я мог забыть! Крей, будь любезен, принеси из моего сундука… ну, ты знаешь.
Крей вернулся через минуту с потертой расписной шкатулкой в руках. В шкатулке, в специальных гнёздах, хранились маленькие стеклянные прозрачные стопочки и довольно пузатая бутылка, полная на две трети чем-то, как показалось Елине, черным. Дно шкатулки отделялось и служило маленьким подносом. Крей поставил на подносик две стопочки, но барон поднял бровь и Крей добавил ещё две. Жидкость из бутылки была густой и черно-багровой.
Первую стопку Крей поднёс Морне, вторую Елине, затем Варе и только последнюю — барону.
Барон встал.
— Я благодарен судьбе, за то, что она познакомила меня с вами. Здоровья и благополучия всем обитателям этого дома! — и пригубил из стопочки.
Елина понюхала — сладкий запах ягод. Смочила губы — вишневая настойка, или, даже — вишнёвый ликёр. Потрясающий, с послевкусием косточек. Прелесть какая!
— А сейчас я хочу преподнести вам подарки на память.
Морна получила книгу — новый роман о новой герцогине. Уважаемый фром Вара — отличные перчатки, сверху — кожа, внутри сукно. Елинка — очаровательную стеклянную вазочку синего цвета.
— Крейг!
Крейг вышел.
Мальчишки смотрели с любопытством. Васо заурчал, вскочил с одной из своих лежанок, которые стояли теперь в каждой комнате, и нервно начал прохаживаться у дверей.
Крейг принёс мешок, в котором что-то шевелилось. Васо насторожился. Барон присел на корточки и развязал.
— Прошу отнестись к этому подарку серьезно, юноши. Дрессировать собаку — большая ответственность.
Из мешка, тихо поскуливая, неуклюже выбирался толстый крупный чёрный щенок. Второй оказался менее застенчив. Пока мальчишки с восторгом смотрели на них, он пихнул первого щенка головой, оттолкнул его и неуклюже рванул к Васо. Васо оторопел. К этому времени он был уже солидным, упитанным молодым котом. У него даже уже были дети. Его уважали в доме и никто не смел его тискать. Когда хотелось ласки он сам выбирал, кого осчастливить. Чаще всего, конечно, Гантея, но не пренебрегал и другими членами семьи. А тут на него наскочило что-то толстое и наглое, оно прыгало на него и пыталось жевать хвост, более того, оно обслюнявило ему лапу. Фу, какая гадость! Васо был в растерянности. Нервно дернув хвостом он удалился на кровать Морны решив понаблюдать за всем с безопасного места.
Что больше всего удивило Елинку, это то, что мальчишки без всяких споров выбрали себе по щенку. Гантей взял того, что играл с Васо, а Санчо — того, что поспокойнее.
Для Крейга и стоящей в дверях в дверях Гана тоже были подарки.
Елине было проще. Всем мужчинам в семье она заказала белоснежные рубашки, а когда их дошили — лично скроила к каждой аккуратный галстук-жабо, украсив края тонким кружевом. Морне она подарила муфту сделанную по той же технологии, что и опушка на плаще, подбитую внутри сукном. А слугам, от всей семьи, — по маленькому мешочку каждому, где лежали по две серебрушки. Кроме того, Гане достались серьги и монисто, а Крейгу — фляжка с крепким пивом. От мальчишек все получили красивые, плетёные из разноцветных ниток закладки для книг. Морна и Вара подарили барону чеканную серебряную фляжку, мальчишкам поводки и ошейники для собак, украшеные медными клёпками. Очевидно, что существовал сговор, в который Елину не посвятили. А Елине достался кусок зеленого шелкового бархата и строгий наказ, немедленно бросить все дела и сшить, наконец, себе нарядное платье.